"Я, честно говоря, даже не знал, что существует "Азовсталь": боец николаевской 36 бригады морской пехоты рассказал о плене, - ФОТО

25-летний Глеб Стрижко - боец десантно-штурмовой роты 1-го отдельного батальона 36-й бригады морской пехоты был среди тех, кто держал оборону Мариуполя.

В интервью Украинской правде, морпех, который 40 дней этой войны защищал Мариуполь и еще 17 боролся за свою жизнь в российском плену, мечтает вернуться в Корпус морской пехоты, чтобы служить Украине.

Глеб еще со школы мечтал попасть в самые элитные, по его мнению, войска - морскую пехоту. Он выжил после ранения на меткомбинате, весной вернулся из российского плена, перенес несколько операций и сейчас стремится снова вернуться в строй.

- В принципе, вся моя служба - это сплошное наслаждение, - с улыбкой на лице и большим оптимизмом в голосе говорит Глеб в разговоре с УП.

"Я там, где должен быть". Начало

Глеб Стрижко грезил морской пехотой с 2014 года, когда россия вторглась в украинский Крым. Морпехи были среди тех немногих, кто сопротивлялся оккупации.

На тот момент ему было 17 лет, он заканчивал 11-й класс в Полтаве и пристально следил за новостями. Сначала за тем, как в них упоминали о 501-м отдельном батальоне, а затем о 1-м, в то время Феодосийском, к которому через несколько лет присоединится и сам.

- 1-ый бат я считал самым стойким - он вышел на континентальную Украину аж после крымского псевдореферендума. И я такой: ого, это сильно, - вспоминает Глеб.

И добавляет: во всех американских фильмах морпехи всегда были самыми крутыми парнями.

Он собирался стать третьим мужчиной в семье, который пошел на службу - после брата и отчима. Но в 17 лет в армию еще не брали.

Поэтому Глеб поступил в Днепровский национальный университет, а затем устроился ментором в Украинскую академию лидерства (УАЛ) в Николаеве. Город с одним из крупнейших военных гарнизонов, который в конце концов и свел его с заветной морской пехотой.

- Туда же много военных из Крыма перешло: и морская авиация, и 36-я береговой охраны, и тот же 1-ый отдельный бат. Я часто видел этих людей, приглашал их в УАЛ, чтобы они пообщались со студентами. К тому же отец Андрей приоткрывал мне мир морской пехоты, - рассказывает Глеб.

Наконец в декабре 2020 года Глеб пришел в 1-ый отдельный батальон морской пехоты со словами: "Я хочу у вас служить". Прошел тесты на физическую подготовку и адаптивность, психолога, врачебную комиссию и подписал контракт.

Далее были 2,5 месяца в учебном центре Военно-морских сил, и в апреле 2021-го он начал служить в самом батальоне. Место дислокации - Николаев. В первый день службы Глеба батальон как раз возвращался из зоны ООС. В части их ждали весь день, никто, несмотря на завершение рабочего дня, не шел домой.

- И вот около девяти вечера на горизонте появляются фары: заезжает колонна БТРов с флагами - на них все такие заморенные, бородатые, немного грязные. Мы разгружаем вооружение, закладываем его в комнаты для хранения оружия, и я думаю: вау, это чуваки, на которых равнялся, они только что вернулись с войны, и им точно есть чему меня научить. Я до третьей ночи заснуть не мог, такое сердцебиение было... Тогда я понял: я там, где должен быть, - делится парень.

Так в его жизнь вошли полигоны, международные учения и военные парады. В декабре 2021-го к этому перечню добавился первый заезд в район Операции объединенных сил (ООС) и первые настоящие окопы. В феврале 2022-го - полномасштабная война и плен.

"Не работа, а мечта". Первые авиаудары и уроки физики

24 февраля Глеб встретил на позициях своего 1-го отдельного батальона неподалеку от села Павлополь, что к северо-востоку от Мариуполя. Он только что вернулся с сержантских курсов в Николаеве и, как и большинство военных, допускал обострение на фронте. Впрочем, надеялся, что этот фронт не выйдет за пределы Донецкой и Луганской областей.

Фото - УП

Основным вооружением его батальона на начало вторжения было стрелковое оружие, советские РПГ, пулеметы, "энлавы". Из более мощного - БТР и недавно подогнанный танк. В первый же день из-за прорыва российской танковой колонны Глебу пришлось отступать на вторую линию обороны, поближе к Сартане, а оттуда, буквально через несколько дней, и в сам Мариуполь. В Сартане Глеб впервые узнал, что такое авиаудары - и теперь называет их худшим, что он видел за свои 25 лет.

- В эти моменты я часто вспоминал свои уроки физики, потому что по самолету можно четко отслеживать скорость звука и скорость света. Особенность в чем: когда прилетает самолет, ты сначала видишь вспышку, а уже потом слышишь сам самолет. Условно, ты уже можешь умереть, а только потом до тебя дойдет звук. Это совсем не так, как с артиллерией, когда ты слышишь выходы-приходы, - объясняет парень.

Не менее эмоционально Глеб рассказывает о еще одной вещи - отношении некоторых местных жителей к украинским военным. В одном из сел между Павлополем и Мариуполем, которое уже оказалось в зоне боевых действий, местные требовали отогнать БТР от своего дома. Мол, россияне будут стрелять по вам, а прилетит в нас. Другие местные, после попадания российской авиабомбы, косвенно обвиняли в этом украинских военных. Ведь "если бы вы здесь не стояли, то и бомб бы не было".

- То есть у людей не было понимания, что Россия - захватчик. Что пока мы стоим в этом населенном пункте, здесь Украина, когда мы уйдем - здесь будет Рашка", - делится Глеб. Ребята из моего отделения, которым по 18-19 лет, такие типа: "Чо вообще? Российский самолет сбросил российскую бомбу, которая уничтожила ваш дом. Но обвиняете вы в этом украинских военных? Это же парадокс, - добавляет он.

Заход на меткомбинат Ильича

Глеб отошел на окраины Мариуполя на утро пятого или шестого дня большой войны. Одной из локаций, которую занял его батальон, был металлургический комбинат имени Ильича - крупнейшее предприятие Мариуполя и всей Донецкой области. Еще одно владение "Метинвеста", которое вместе с "Азовсталью" было сердцем почти полумиллионного города. Меткомбинат Ильича, как и "Азовсталь", находился под постоянным обстрелом, периодически вокруг него вспыхивали бои. Один из первых боев на позиции Глебовой десантно-штурмовой роты принес в его жизнь первую потерю - гибель 19-летнего друга.

- Еще в октябре мы с ним с парашютом прыгали, а в августе на параде были, на Труханов остров десантировались... Другого моего друга отправили на те позиции выносить трупы, и он говорит: "Я видел его в том виде, в котором он умер". Было холодно, и тело просто окоченело, - вспоминает Глеб.

Первое время окопы в мерзлой мартовской земле приходилось копать вручную, позже кто-то из морпехов "оседлал" тамошний экскаватор. Чтобы сделать невозможным проход российской техники. Ребята переворачивали вагоны и разрывали рельсы. На второй день пребывания на меткомбинате командир Глеба поставил его перед фактом - Мариуполь в окружении. Но боевая задача от этого не менялась: надо держать оборону.

- Не было страха или паники от этого осознания... Мы за эти пять дней уже столько пережили - мы что, окружение не переживем?! Хотя, возможно, я в то время еще не понимал всей серьезности ситуации. А может, просто был настолько уверен в ребятах рядом, - вспоминает Глеб.

Для шестерых из тех, кто были рядом, Глеб был командиром отделения. Один из них погибнет 10 апреля. Трое попадут в плен. Судьба еще одного до сих пор остается неизвестной. Сам Глеб получит тяжелое ранение. Почти все время ребята жили на улице, часто под снегом и дождем. Как шутит Глеб, "зайдешь в помещение - просрешь наступление". С едой первое время проблем не было: военные брали продукты в магазинах "Сильпо" и "Метро", а там и лаваши, и помидоры черри, и молоко, и даже "Кола"! Когда магазины опустели, ребята перешли на запас круп и газировки на территории меткомбината. Но уже в конце марта и эти запасы себя исчерпали. С тех пор питьевой водой после кипячения становилась даже техническая.

Надежда не умирает

Еще с начала марта, когда Мариуполь только попал в оперативное окружение, Глеб жил надеждой на военную деблокаду города. Каждый день он говорил себе: "Еще денек... Надо продержаться еще денек... Вот-вот и на Пасху нас деблокируют".

В его окружении активно распространялась информация о четырех бригадах, которые якобы идут на подмогу гарнизону Мариуполя. Никто на самом деле не знал, существуют ли те бригады, но если что-то и умирает на войне, то это точно не надежда. Особенно, когда тебе 25. На меткомбинате Глеб привыкал к постоянным обстрелам и... потерям. Сдавая смену в три часа ночи, он иногда листал тысячи фотографий на своем телефоне с мыслью: "Блин, а я уже прожил охрененную жизнь".

В одно из утренних дней в начале апреля по радийке прошла информация, что 501-го отдельного батальона, который также держал оборону на Ильича, нет на позиции. Как следствие - у морпехов оголился большой кусок фронта. По российскому радио, рассказывает Глеб со слов побратимов, передали: 501-й бат сдался в плен.

- Уже в плену ребята говорили, что сдал в плен их комбат и начштаба. Он им якобы сказал: приходите на эту точку, будем идти на прорыв. Они пришли, а там их ждали автобусы с кадыровцами, которые сказали: "Все, сдавайтесь". И их комбат ответил: "Мы сдаемся". Но соответствует ли это действительности, я без понятия, - рассказывает Глеб.

Полной информации об обстоятельствах плена 501-го батальона пока нет. Однако после его ухода боевые действия на комбинате стали еще более интенсивными.

- Тогда я почувствовал, что такое непрерывные бои: днем работают танки, ракетные системы залпового огня, ночью - ДРГ. Всегда надо быть бдительным, - вспоминает парень.

Ориентировочно 8-10 апреля часть морпехов 36-й бригады должны были выходить из Мариуполя в направлении Запорожья. Командиры, вспоминает Глеб, не скрывали, что выживут "только поцелованные Богом в лоб". На вопрос, мог ли Глеб принять другой вариант - соединиться с "азовцами", как сделала часть морпехов 36-бригады во главе с Сергеем "Волыной", парень отвечает: "Я, честно говоря, даже не знал, что существует "Азовсталь".

Первая попытка выхода морпехов из города была неудачной: часть военных вернулась на меткомбинат, часть, в частности комбриг 36-й бригады Владимир Баранюк, попали в российский плен.

Вторая попытка прорыва должна была состояться через два дня. Но до нее, как шутит сам Глеб, он "не дожил". Впрочем, если Бог кого-то и поцеловал в те дни на меткомбинате, то Глеб Стрижко из десантно-штурмовой роты 1-го отдельного батальона морской пехоты точно среди них был.

"Малый, ты за час дважды выжил". Ранение

10 апреля Глеб вел наблюдение за противником с третьего этажа одного из зданий на меткомбинате Ильича. Россияне на тот момент уже засекли наблюдательный пункт (НП), поэтому активно его "разбирали": стреляли по нему то из танка, то из миномета, то из "Градов". Как следствие - разбили четвертый этаж, поэтому Глеб на правах командира отделения запретил своим подчиненным туда подниматься. Впрочем, иногда делал это сам.

В тот день Глеб в очередной раз поднимался по лестнице на четвертый этаж наблюдательного пункта. Именно в это время россияне наводили свой танк на этот СП. Последнее, что видел в тот день Глеб - выстрел и яркая вспышка, через несколько секунд здание буквально начало рассыпаться у него под ногами. После чего россияне запустили еще две 120-е мины.

- Мне казалось, что я супер долго лечу вниз - с третьего этажа на первый, но на самом деле это было меньше 10 секунд. У меня прикипели глаза, снизу к глазам также прикипели баллистические очки, но я все время был в сознании. Думаю: Боже, это и есть моя смерть? А потом понял, что надо звать на помощь: я или докричусь, или умру под завалами, - вспоминает Глеб.

Каждый громкий звук, который надо было вырвать из грудной клетки, вызывал у Глеба страшную боль. Однако крики были не напрасными: его нашли и доставили к ротному медику. Тот начал осматривать Глеба, а затем решил затянуть его вглубь здания, поближе к искусственному свету. И только он это сделал, как по месту, где только что лежал Глеб, прилетела авиабомба и завалила двух военных.

И медик такой говорит: "Ну все, малый, за час уже дважды выжил. Теперь терпи - умирать нельзя", - вспоминает парень. По завершению осмотра медик сообщил Глебу, что у него сломаны таз, нос и челюсть, на теле куча ушибов, гематом, повреждены глаза, а также, скорее всего, есть кровоизлияние в мозг, сотрясение мозга и контузия. А еще - что его телефон с тысячами фотографий из довоенной жизни не пережил выстрел российского танка.

В полевой госпиталь на Ильича Глеба доставили только через 8-9 часов после ранения, когда на улице стемнело - днем этому мешали российские дроны. В госпитале ему наложили фиксирующий бандаж на таз, вкололи обезболивающее и промыли глаза. Услышанное вокруг - потому что после ранения Глеб почти не видел - он называет самым страшным в жизни. Крики военных с требованиями вынести трупы, которые начинали разлагаться, чередовались с просьбой подать оружие, чтобы покончить с собой.

На случай плена Глеб и сам носил на себе две гранаты, но использовать их не смог - в медучреждении с него сняли всю амуницию. Ориентировочно 12-13 апреля врачи полевого госпиталя сообщили военным, что меткомбинат в окружении. Поэтому единственным способом для их спасения, как бы парадоксально это ни звучало, будет сдача в российский плен.

"Вы под защитой мгб "днр". Плен

После захода на меткомбинат Ильича российские солдаты начали эвакуировать украинских военных из полевого госпиталя на оккупированную территорию. Первая точка назначения - распределительный пункт в Сартане. Там у Глеба забрали документы и вещи, случайно оставшиеся в кармане - блокнот и дополнительную батарею к радиостанции.

- А еще на мне была классная футболка. Не классическая ВСУшная с крестом, а с логотипом морской пехоты и надписью "Ukrainian Marine Corps". И вот меня эти раздевают, смотрят на футболку и говорят: "Помощь от пиндосов? И что, помогли они вам?". Я думаю: Боже, какой же ты конченый..., - смеется Глеб.

Осознание о плене пришло к нему чуть позже, по дороге к следующей точке - оккупированному с 2014-го Новоазовску. В новоазовской больнице с Глеба стянули бандаж с таза и пообещали оказать медицинскую помощь при условии, что он попросит о ней на русском. Через несколько часов колебаний и раздумий Глеб все же заговорил по-русски, но никакой помощи не дождался: на рентгене ему лишь подтвердили очевидную вещь - у него сломан таз.

Впоследствии парня перевезли в оккупированный Донецк, но и там нормальной помощи он не дождался: "Таз срастается, а стоматологов и окулистов у нас нет - терпи". Без посторонней помощи Глеб не мог ни перевернуться, ни есть, ни сходить в туалет.

Из-за сломанного таза у него в прямом смысле разъезжались ноги, что вызывало страшную боль - он постоянно просил их сводить вместе. Однажды врач, пришедший на крики Глеба, вслушался в его речь и позвал челюстно-лицевого хирурга. Вдвоем они зафиксировали челюсть, которая уже начала неправильно срастаться. Это была едва ли не единственная помощь, которую Глебу оказали за 17 дней в больницах на оккупированных территориях. Палаты украинских пленных всегда были открыты и находились под охраной российских военных. Иногда к ним заваливались чеченцы и чисто ради развлечения водили по телам лежащих пленных оружием.

- Это не суперстрашно, потому что им запрещено было нас трогать, но и не суперприятно - потому что ты все время чувствуешь беззащитность. Еще несколько дней назад я мог с оружием в руках уничтожать то, что угрожает мне, а теперь я вообще ничего не могу. Даже пошевелиться, - рассказывает парень.

"Приветствуем вас на военном аэродроме в Севастополе". Дорога домой

Ориентировочно 27-28 апреля российские военные объявили список людей на выписку. В нем было около 20 фамилий, в том числе и "Стрижко". Фамилию Глеба россияне назвали трижды. Впрочем, ни разу парень не вышел из палаты, потому что физически не мог этого сделать. Тогда его завернули в пеленку, переложили на каталку и начали спускать на первый этаж.

- Подвозят меня русские к лестнице, а мы были, кажется, на 3-м или 4-м этаже, и тут они говорят: "Может, запустим его? Он и так уже почти умер". А я понимаю, что чувакам ничего не помешает это сделать... Для них это будет "Ух, смотри, что с этим укропом!". И они разгоняют каталку, доезжают до лестницы и резко ее останавливают. Я выдыхаю и думаю: фух, мозги у них еще остались. Но я тогда очень высадился. Думал, это была бы такая тупая смерть, честно, - смеется Глеб.

В автобусе, который, как оказалось, вез украинских военнопленных в СИЗО Донецка, Глеба положили прямо на пол - в проходе между сиденьями. Несмотря на конец апреля, на улице было очень холодно. По приезду Глеб несколько часов ждал своей очереди на "прием" в СИЗО, пока не услышал, что его грузят обратно, на этот раз в скорую, и возвращают в госпиталь - под "особый надзор". Водитель скорой крепко прищепил его ремнями и предупредил, что ехать будет быстро.

Правда, не в госпиталь, а на украинско-российскую границу, оттуда - на военный аэродром Таганрога. Через несколько часов туда подали большой транспортный самолет и загрузили украинских пленных. У большинства, как вспоминает Глеб, все было перемотано и заклеено скотчем: руки, ноги, рот, глаза. Картинка напоминала скорее перевозку заложников или террористов.

- Когда мы приземлились, открылся задний трап, зашли ублюдки с буквами "Z" на руках - это выглядело и мерзко, и страшно. И кто-то спрашивает: "Где мы?" И они, словно стюардессы, говорят: "Приветствуем вас на военном аэродроме в Севастополе, - рассказывает Глеб.

Эти же "ублюдки" сообщили ребятам, что их таки везут на обмен. С транспортного самолета украинских военных, в том числе лежачих с ампутациями, погрузили в "Камаз" и повезли в сторону КПВВ "Чонгар". Еще год назад на этом КПВВ Глеб стоял на студенческой акции и держал табличку "Мечтаю о возвращении поезда Симферополь - Львов".

Дорога из оккупированного Севастополя до точки приема на украинской стороне заняла около 9 часов. Глеба первым вынесли из российского "Камаза". Водитель украинской машины подошел к военным со словами: "Все, ребята, выдыхаем, вы в Украине". Все заплакали, кто-то из ребят закурил. Чуть позже военных перенесли в скорые, где Глебу впервые за все время ранения вкололи большую дозу обезболивающего. По дороге он мог связаться с матерью, но разговора не получилось - она все время плакала. Удалось поговорить с братом, тоже военным.

Конечным пунктом доставки Глеба на подконтрольную Украине территорию было Запорожье. Там в одной из местных больниц он извинялся перед врачами за то, что лежит перед ними в "костюме Адама" (чем всех рассмешил), под присмотром санитарки ел свой первый за долгое время борщ и гречку с котлетой и пил одолженную у соседа по палате "Кока-колу".

"Быть украинцем - это уже суперсила"

После освобождения из плена Глебу сделали шесть операций: три на тазу, две на челюсти и одну на носу. И это еще не конец. Хотя и он восстанавливается быстрее, чем прогнозировали врачи: вместо первых шагов в середине сентября парень побежал уже в августе.

Глеб с надеждой и одновременно большой осторожностью говорит о своем стремлении вернуться на службу. С одной стороны, это его способ быть полезным для своей страны. С другой - 1-го отдельного батальона морской пехоты 36-й бригады в том формате, каким он его знал, уже нет. Многие ребята погибли, многие попали в плен. Из десантно-штурмовой роты, в которую входило около 50 человек, Глеб единственный, кто сейчас находится на подконтрольной Украине территории. Основу 1-го батальона теперь составляют контрактники, которые до 24 февраля не выезжали в зону ООС, и мобилизованные.

Фото - УП

Жизнь Глеба больше никогда не будет такой, как на фотографиях с уничтоженного на Ильича телефона. Потому что части людей с тех фото больше нет. Окончательное решение о его возвращении на военную службу должны принять врачи. Идеи, чем заниматься в случае запрета, уже есть, но он старается об этом не думать, "чтобы они не стали действительностью". В любом случае он продолжит свое служение для Украины.

На вопрос, какой парень хочет видеть свою страну после войны, Глеб отвечает:

- Мне очень хочется, чтобы украинцы продолжали верить в Украину так, как они верят в нее сейчас. Чтобы они любили ее так, как они это делали в марте, апреле, когда понимали, что могут потерять. Чтобы людей, которые постоянно напоминают о войне, не считали маргиналами. Чтобы все понимали, что быть украинцем - это уже суперсила. Что для тебя нет ничего невозможного, потому что ты - украинец", - резюмировал боец.